Мое любимое убийство. Лучший мировой детектив - Страница 35

К оглавлению

Я нарочно съехидничал, чтобы его смутить, и своего добился: он притих, сделался неразговорчивым, а меня обозвал ослом.

А Джим все думал, думал, да и спрашивает:

— Масса Том, а что значит «гражданская»?

— Ну… как бы тебе объяснить… в общем, хорошая, добрая, правильная и все такое прочее. Можно сказать, христианская.

— Масса Том, но ведь на войне дерутся и убивают друг друга?

— Разумеется.

— И это, по-вашему, хорошо, правильно и по-христиански?

— Ну… понимаешь… она просто так называется, только и всего.

— Вот вы и попались, масса Том! Просто так называется! Только и всего! Гражданская война! Да не бывает такой войны. Подумать только: хорошие люди — добрые, справедливые, в церковь ходят — идут друг друга резать, рубить, крошить и убивать. Да быть такого не может! Это вы все напридумывали сами, масса Том. Да еще говорите, это хороший план. Не затевайте вы гражданской войны, масса Том, — Провидение этого не позволит.

— А ты откуда знаешь, пока мы не попробовали?

— Откуда знаю? Да не позволит Провидение хорошим людям воевать — оно о такой войне и не слыхивало.

— Еще как слыхивало! Гражданские войны — дело старинное. Их столько было, что и не сосчитать.

Джим даже ответить не мог, до того удивился. И обиделся, — мол, грех Тому так говорить. А Том и отвечает, что это правда, — это каждый знает, кто историю учил. Ну и Джиму ничего не оставалось, как поверить, но он не хотел и сказал, что Провидение больше такого не допустит; а потом засомневался, разволновался и попросил Тома больше гражданскую войну не предлагать. И не успокоился, пока Том не пообещал.

Том уступил, но очень неохотно. Потом он только и делал, что говорил о своем плане и жалел о нем. Видите, какое у него доброе сердце: сначала он твердо решил устроить гражданскую войну, да еще и думал подготовиться к ней с размахом, а потом все планы отбросил в сторону, чтобы угодить какому-то негру. Мало кто из ребят на такое бы решился. Но Том, он такой: уж если ему кто понравится, он для этого человека на все готов. Да, Том Сойер на моей памяти совершил немало благородных поступков, но, пожалуй, самый благородный — когда он отменил гражданскую войну, то есть отдал контрприказ. Да, так он и сказал! Ну и слово! Ему-то выговорить — пара пустяков, а у меня от таких слов язык отваливается. Он уже все приготовил и собирался выставить целый миллиард солдат, ни больше ни меньше, а еще военное снаряжение — не знаю, что это за штука, наверное, духовые оркестры. Я-то знаю Тома Сойера: уж если он станет готовиться к войне и в спешке что-нибудь позабудет, то уж точно не духовые оркестры. Но он отказался от гражданской войны, и это один из лучших его поступков. А ведь мог бы запросто ее устроить — стоило ему только захотеть. И где тут справедливость, что вся слава досталась Гарриет Бичер-Стоу и прочим подражателям, как будто они начали войну, а о Томе Сойере — ни словца, сколько ни ройся в книжках по истории, но ведь он-то был первый, кто дотумкал ее устроить, — за много-много лет до всех остальных. И все-то он придумал сам, и уж куда лучше, чем они, и стоило бы это в сорок раз дороже, и, если бы не Джим, он бы всех опередил и вся слава была бы его. Я это точно знаю, потому что был там и хоть сейчас покажу то самое местечко на острове Джексона — на песчаной косе у мелководья. И где же памятник Тому Сойеру, хотел бы я знать? Нет его, да и навряд когда будет. Вот так всегда: один что-то сделает, а другому за это памятник ставят.

Ну ладно, я его спрашиваю:

— И какой твой следующий план, Том?

А он отвечает, что хорошо бы устроить революцию. Джим облизнулся и говорит:

— Слово-то какое длинное, масса Том, и красивое! Что такое революция?

— Ну, это когда из всех людей только девять десятых одобряют правительство, а остальным оно не нравится, и они в порыве патриотизма поднимают восстание и свергают его, а на его место ставят новое. Славы в революции — почти как в гражданской войне, а хлопот с ней меньше, если ты на правильной стороне, потому что не нужно столько людей. Вот почему революцию устраивать выгодно. Это каждый может.

— Слушай, Том, — говорю, — как может одна десятая людей свалить правительство, если все остальные против? Чушь какая-то. Не может такого быть.

— Еще как может! Много ты смыслишь в истории, Гек Финн! Да ты посмотри на французскую революцию и на нашу. Тут все понятно. И ту и другую начинала кучка людей. Ведь когда они начинают, то не думают: «А давайте-ка устроим революцию!» И только когда все закончится, понимают что это, оказывается, была революция. Наши ребята сначала хотели справедливых налогов, только и всего. А когда закончили, огляделись — оказалось, что свергли короля. И еще получили столько налогов, свободы — хоть отбавляй, даже не знали, что с этим делать. Вашингтон только в конце догадался, что это была революция, да и то не уразумел, когда именно она произошла, — а ведь был там с самого начала. То же и с Кромвелем, и с французами. С революцией всегда так: когда она начинается, ни у кого и в мыслях нет ее устраивать. А еще одна штука — что король всегда остается.

— Каждый раз?

— Конечно. Это и есть революция — свергаешь старого короля, а на его место ставишь нового.

— Том Сойер, — спрашиваю, — где же мы найдем короля, чтобы его свергать? У нас ведь нет короля.

— А нам никого и не надо свергать, Гек Финн. Наоборот надо его посадить на трон.

Он сказал, что на революцию уйдут все летние каникулы, и я был согласен. Но тут Джим говорит:

— Масса Том, мне это не по душе. Я ничего не имел против королей, пока не провозился с тем королем все прошлое лето. С меня довольно. Вот ведь был паршивец, правда, Гек? Хуже не бывает — не просыхал, да еще на пару с герцогом чуть не ограбил мисс Мэри и Заячью Губу. Нет уж с меня хватит. Не хочу больше связываться с королями.