Она побелела как бумага и вынуждена была схватиться за перила мостика, чтобы удержаться на ногах, но мне было ни капельки не жаль ее; если бы я мог сокрушить в ней подлость Молотом стыда, я бы не колеблясь сделал это!
— Почему у вас не хватило душевных сил сказать мне правду, когда ситуация могла разрешиться в вашу пользу — сколько там составляют два с половиной процента от миллиона? — сказал я. — Почему вы просто не сказали мне, что не можете себе позволить заплатить так много? Я бы освободил вас от обещания в тот же миг! Более того, я бы зауважал вас за то, что у вас хватило смелости сказать мне правду, хотя мне и было очень жаль, что я открыл в вас такую черту, как подлость; ведь вы очень богаты и могли бы заплатить мне вдвое больше того, что я запросил. И я не требовал, повторяю, чтобы вы платили мне комиссию! Я бы сделал это бесплатно — просто ради нашей дружбы, но раз уж вы превратили это в сделку, то я и стал относиться к этому, как к сделке! Вы предложили мне сохранить для вашего кошелька шестьсот тысяч долларов с риском потерять и свободу, и должность капитана на этом корабле — и я согласился принять за это от вас двадцать пять тысяч долларов!
А сейчас вы продемонстрировали не только подлость, но в тысячу раз хуже; вы лгали мне — ложь после лжи, — и с каждым лживым словом вы делали мне больно, ведь вы не просто очернили себя в моих глазах, но и очернили весь ваш пол; мужчины судят о женщинах именно по тем представительницам, которых они знают! Честно скажу вам, миссис Эрнли, жаль, что ваше ожерелье не будет лежать на дне морском, прежде чем вы сделаете еще что-нибудь, что еще больше уронит в моих глазах то, что вы из себя представляете!
— Прекратите! Хватит! — довольно хрипло выговорила миссис Эрнли. Пока я выдавал свое обвинительное заключение, она пару раз покраснела, но теперь стояла передо мной бледная, едва заметно дрожа. — Помогите мне спуститься.
И я помог ей спуститься по лестнице на палубу.
— Теперь оставьте меня, — почти прошептала она. — Я справлюсь. Но без вас! Я поступила неправильно. Но вынести вас рядом я не могу. Вы… как вы пристыдили меня!
Я смотрел ей вслед — она прошла по палубе и спустилась по одной из лестниц, — а потом поднялся на мостик. Я не жалел о том, что сделал. Меня до ужаса пугает, что каждая женщина, с которой я знакомлюсь, может оказаться подлой, коварной, или лживой, или того хуже. Хорошо, если я помог исправиться хоть одной!
19 марта, вечер
Тем утром мы пришвартовались, и миссис Эрнли ни разу не подошла ко мне — разве что случайно. И ровно тогда же произошла ситуация с таможней.
Сначала я не знал, стоит ли говорить что-нибудь об ожерелье, но в конце концов решил показать его и сказать, что его оставила на мое попечение миссис Эрнли, пассажирка первого класса. Возможно, таможенники не станут зверски обыскивать ее, если сочтут, что именно это ожерелье она купила за миллион — и что ее обманули, всучив кучку стеклянных побрякушек вместо бриллиантов. И, видят боги, я был рад оказать этой малышке хоть какую-то добрую услугу.
Когда начальник группы таможенников пришел в штурманскую рубку, то задал мне наводящий вопрос, по которому стало абсолютно ясно: они в курсе всех покупок миссис Эрнли.
— Капитан, — сказал он, — от одного нашего человека на борту я знаю, что вы и миссис Эрнли стали за время плавания добрыми друзьями; прошу вас, будьте ей настоящим другом — уговорите ее поступить мудро и показать нам ожерелье! Мы хорошо наслышаны о нем, капитан, поэтому, ради всего святого, не стоит ни самому пытаться обмануть нас, ни поощрять к этому миссис Эрнли. В смысле, что у вас будут серьезные неприятности, если вы попытаетесь. Мы знаем, что ожерелье на борту судна, и мы настроены отыскать его. Миссис Эрнли должна заплатить за него шестьсот тысяч долларов, и она заплатит их. Но она клянется, что у нее нет ожерелья, и женщины-следователи пока что не смогли обнаружить его. И, капитан, не будете ли вы так любезны надоумить ее, что мимо нас ей не удастся ничего провезти; а если она согласится, мы, так и быть, не будем слишком строги к тому, что она не сразу заполнила декларацию?
— Мистер, — ответил я, — может быть, именно это вы ищете?
Я подошел и достал из ящика поддельное ожерелье.
— Она попросила позаботиться о нем для нее.
Начальник с облегчением вскрикнул и схватил украшение. Он подбежал к северному иллюминатору и поднес ожерелье к свету, а потом вытащил из кармана вправленный в конец небольшого стального стержня великолепный бриллиант и начал сравнивать «камни» из ожерелья с ним.
Внезапно начальник издал неопределенный возглас и достал из другого кармана окуляр. Он вставил его в глазницу а на другом конце стержня с бриллиантом оказался пробник. Начальник осторожно потер им один из «камней», а потом с криком отвращения обернулся и швырнул ожерелье на мой штурманский стол.
— Поосторожнее с этим, парень! — сказал я. — Кто-нибудь может решить, что вы пресыщенный сукин сын, разбрасывающийся деньгами направо и налево!
— Осторожнее! — ответил он. — Мать честная, капитан, бросьте! Не знаю, может, миссис Эрнли и на вас шоры натянула. О, она бы могла, хотя я сомневаюсь. Но эта штука стоит ровно столько же, сколько та платина, в которую она оправлена, не больше. А само ожерелье — из тех самых прессованных стекляшек. Хотя лично я еще ни разу не видел настолько хорошей подделки. А сейчас, капитан, нам нужно найти настоящее, и не наживайте себе врага! Помогите, и мы сделаем все в лучшем виде, но если будете мешать, мы вас в порошок сотрем, а леди сядет в тюрьму. На прошлой неделе судья заявил: этих богачек стоит поучить, что у них не выйдет, как многие из них уверены, побаловаться с законами США и потом выйти сухими из воды!