Мое любимое убийство. Лучший мировой детектив - Страница 194

К оглавлению

194

Из положительных персонажей это, правда, касается только Детектива.

Он — единственный, кто не проглатывает всю ту чушь, которую несет Злодей. Ну, по крайней мере он проглатывает ее не всегда и не полностью. И обычно не требует добавки.

Кроме того, он — единственный, кого нельзя обмануть, просто сменив пальто и шляпу.

На этом остановимся отдельно. Да будет известно тому, кому еще по случайности неизвестно: люди узнают своих друзей и близких не в лицо или по голосу, о нет! Они узнают их по пальто (как вариант — плащу, мантилье, но это уже максимум) и шляпе. Во всяком случае, на сцене.

К примеру, муж знает, что перед ним его жена, до тех пор, пока на ней синее ольстерское пальто и красная шляпка. Стоит ей сменить униформу — и она делается неузнаваема.

Войдя через другую дверь в желтой накидке и зеленой шляпке другого фасона, она уже может спокойно назваться девушкой из провинции и претендовать на место домработницы. Растерянный муж, конечно же, нуждается в домработнице, причем именно сейчас: ведь его дражайшая супруга куда-то исчезла, а кто-нибудь ведь должен заниматься детьми (иначе они не способны просидеть тихо более трех минут). Итак, он немедленно нанимает девушку из провинции. Правда, после этого иногда испытывает чувство легкой озадаченности: ах эта незнакомка, она чем-то так напоминает дорогую Нэлл, его избранницу… Интересно, чем же? Скорее всего, платьем и обувью, которые она не успела сменить, входя через другую дверь с противоположной стороны кулис.

К сожалению, лишь через несколько томительно долгих действий, сцен или актов дама наконец снова надевает синий ольстер и красную шляпку, входит через дверь не с противоположной, а с, так сказать, первоначальной стороны — и немедленно оказывается узнана. Разумеется, супруг вопрошает ее драматическим тоном, где же она была все эти тяжелые (для него) годы.

Даже злодеи второго плана, помощники Главного Злодея, которым по сюжету положено быть персонажами незначительными, но хитрыми и коварными (хорошо, что им хоть что-нибудь положено!), с удивительной легкостью попадаются на сходную удочку. Во всяком случае, когда ее забрасывает Детектив. Закутавшись в плащ и надвинув шляпу пониже на глаза, он является на их тайное собрание — и моментально сходит там за своего. Ах да, действительно, голос он тоже меняет (на дребезжащий козлетон). В благодарность за это отрицательные персонажи тут же выбалтывают ему все свои злодейские секреты.

Иногда, если отрицательные персонажи, при всех стараниях, все-таки не могут зазвать Детектива в свой круг — они устраивают чаепитие в саду, на открытом воздухе. И там говорят о своих секретах очень громко, чтобы слова были слышны даже за дальними кустами.

Очевидно, они считают, что поступать иначе означает проявлять несправедливость к Детективу, лишая его шанса раскрыть их заговор.

Детектива не следует путать с полицейским. Полицейский (по крайней мере, сценический полицейский) всегда на стороне Зла. А Детектив, наоборот, поддерживает Добродетель.

Вообще, скажем прямо: Детектив — некий земной агент на службе у небесного Провидения. Долгое время он просто стоит в сторонке, ничего не предпринимая, когда честные и достойные персонажи подвергаются жестоким гонениям. Наконец, придя к выводу (по правде говоря, сплошь и рядом — слегка запоздалому, если не слишком преждевременному), что чаша зрительского терпения переполнена, он выступает на первый план. Где и удерживается несколько минут, защелкивая наручники на запястьях отрицательных персонажей, предъявляя Главному Злодею обвинения, сулящие ему как минимум двенадцать лет каторги, а также возвращая положительным персонажам их жен, дома и родовые поместья.

Все счастливы.

Занавес.

Роберт Барр
ВЕЛИКАЯ ЗАГАДКА ПЕГРАМА

(Приношу извинения доктору Конан Дойлу и нашему общему другу покойному Ш. Холмсу)

Мимоходом я помянул это дело — «Великую загадку Пергама», по слову журналистов, — в беседе с моим добрым другом Шерли Колмсом. Мне было интересно узнать его мнение.

Дело было так: друг мой играл на скрипке; на лице его лежала печать отрешенного покоя, какую я дотоле не видал ни разу. А ведь чем более спокойным кажется мой друг, тем большая ярость кипит в его груди.

На сей раз причиной ярости стали утренние газеты, привычно восславившие бдительность и компетентность работников Скотленд-Ярда. Надо заметить, что друг мой столь не выносил Скотленд-Ярд, что не мог смотреть ни на крупный, ни на мелкий рогатый скот, а ярды полагал устаревшей мерой длины, годной лишь для колоний.

Тем временем мистер Колмс отложил в сторону скрипку и поприветствовал меня с обычной теплотой в голосе: мы были с ним весьма дружны.

— Хотел бы я знать, Колмс, — я решительно бросился с места в карьер, — что вы думаете о загадке Пеграма?

— О чем, о чем? — переспросил он.

Как это было на него похоже! Весь Лондон обсуждал это дело, все газеты наперебой писали о нем — а Колмс и не подозревал. Он вообще сочетал в себе удивительную неосведомленность о делах повседневных и общеизвестных с глубокими знаниями в самых неожиданных областях. Сия черта его характера сделала общение с ним истинным благом, поскольку он не знал ни о Гладстоне, ни о Солсбери, а следовательно, никогда не спорил со мной по поводу политики.

— Инспектор Грегори поставлен в тупик, — добавил я.

— Охотно верю. Он же сущее дитя, этот инспектор — его может поставить в тупик любая мелочь, хоть квадратура круга, хоть вечный двигатель, — ответил Колмс.

194