Мое любимое убийство. Лучший мировой детектив - Страница 150

150

Доктор Лорье сдвинул брови и бросил на меня острый и резкий взгляд.

— К чему это вы? — уточнил он. — Разумеется, никто не застрахован от ошибки; но эти ошибки — единичные, смею заметить, — не отменяют требований закона: добросовестности суждения и тщательности заботы о больном.

— Все так, все так, и не мне судить, но… Но, будь я врачом, я никогда не осмелился бы подписать акт о недееспособности.

Завершить беседу нам не довелось — ужин подошел к концу, и гости уже расходились.

У ворот я поймал доктора Лорье и, отведя в сторону, попросил:

— Не могли бы вы… это дерзость с моей стороны, просить вас о подобном, но… видите ли, величайшая страсть в моей жизни — это нераскрытые тайны, загадки. И вы показали мне одну из наиболее занятных. Не могли бы вы поведать мне о результатах вашего завтрашнего визита к тому теософу?

Я наскоро нацарапал на карточке свой адрес и протянул психиатру, уверенный, что ее сей же час вернут с негодованием. Но доктор Лорье лишь улыбнулся — или так мне показалось в свете приворотных фонарей?

— Всенепременно. Не могу отказать вам в просьбе, если для вас это столь важно. Вечер добрый.

Мы пожали друг другу руки и разошлись.

* * *

Признаться, за делами я позабыл и доктора Лорье, и его обещание — тем большим было мое изумление, когда в понедельник он явился ко мне.

— Я явился выполнить данное вам слово. Однако позвольте не только удовлетворить ваше законное любопытство, но и спросить вашего совета: сколько я понимаю, дело оказалось больше по вашей части, нежели по моей.

— Вот как?! Что же случилось?

— Об этом я и намерен вам рассказать. Но сначала — поклянитесь сохранить в тайне все, что я вам расскажу. Если узнают, что я советовался с вами… это совершенно убьет мою репутацию.

Разумеется, я пообещал молчать.

— В таком случае — слушайте. Мой пациент — это Эдуард Тезигер из поместья Инд, что в Сомерсетшире. Туда я и направился — как было оговорено. На станции меня встретил Джаспер Багвелл, племянник — любознательный молодой человек, худой, невысокого роста. Он подвез меня в Инд, где я встретился с доктором Дальтоном — лечащим врачом моего пациента. Оба мы, независимо друг от друга, пришли к печальному выводу: мистер Тезигер — несомненно, сумасшедший.

После обеда все мы — то есть Багвелл, Тезигер, Дальтон и я — вышли прогуляться. Внезапно нас нагнала племянница моего пациента. Она некоторое время следила за мной взглядом, а затем подошла и вполголоса сказала, что ей надо поговорить со мною наедине. Конечно же, я исполнил ее просьбу.

— Я резко сбавил шаг, — продолжал Лорье, — и вскоре мы как бы ненароком отстали от наших спутников. Тогда она спросила, считаю ли я ее дядю душевнобольным. Я ответил, что не готов пока вынести свое суждение. «Что ж, — ответила она, — тогда послушайте, что я вам скажу. Джаспер что-то задумал, зря вы его слушаете. Дядя, конечно, чудной человек, нельзя не признать. И идолу Шивы он служит — ну так он же настоящий брамин, не ряженый». И она расплакалась, а затем, сглотнув слезы, добавила: «Мне так его жаль!» В удивлении я не мог не спросить — почему она столь враждебно настроена к Джасперу Багвеллу, ведь он же ее жених?! Та заметно смутилась и словно бы испугалась. «Я — она медлила, подбирая слова, — я дала свое согласие только потому, что это единственный способ спасти дядюшку», — наконец ответила она. Я не сдержал изумления. «Хотела бы я сказать больше, но не смею, — горько сказала та. — Жалкое я существо! Я только могу сказать, что убеждена: дело нечисто. Поверьте! Вы верите мне?!» Вразумительного ответа я ей дать не смог, и вскоре она оставила меня, присоединившись к любимому дядюшке.

Тем же вечером мне представился случай побеседовать наедине с этим самым дядюшкой. Тогда он открыл мне то, что дотоле держал в секрете. Сперва он долго распространялся про Индию, в особенности же — про индуизм и религию браминов, про статую Шивы, которую он поместил в мраморной галерее, дабы ничто не мешало проводить перед ней положенные священнодействия. Склонившись ко мне и не отводя от меня взгляда, он со всей серьезностью сообщил, что с помощью неких обрядов и молитв смог добиться от идола внятных ответов, высказанных на святом языке Индии — санскрите. Что идол совершенно подчинил его себе и что он, Эдуард Тезигер, не мыслит ослушаться его приказов. «Шива суров и не терпит промедления, — сказал он мне с глубокой верой в свои слова. — Даже когда его приказы поистине ужасны. Но идемте: вы должны сами его увидеть».

Разумеется, я согласился. И вот мы, миновав столовую и зимний сад, вышли в овальную залу. Там, на пьедестале, громоздилось это омерзительное чудовище — деревянное подобие человека о пяти головах, с трезубцем в одной из рук. Признаться, я не удержался от улыбки, не в силах представить, что нормальный (да и ненормальный) человек может верить в подобную противоестественную гадость.

Тем не менее я настоял, чтобы мой безумец предпринял все шаги, которые требуются для того, чтобы заставить статую «говорить», — таким образом я надеялся убедиться в своем диагнозе.

— Безумец охотно послушался, — доктор кивнул сам себе, — да, да, охотно послушался и с самым ответственным видом произвел все положенные действия, весьма причудливые. Затем он пригасил лампу и, склонившись на колени, начал беседовать с идолом, время от времени умолкая — очевидно, прислушиваясь к одному ему ясному ответу. Несколько минут продолжалась эта «беседа», после чего пациент сказал, что Шива закончил. Я возразил, что не слышал ни слова, и меня назвали лжецом.

150