Мое любимое убийство. Лучший мировой детектив - Страница 110

110

— Неужели?

— Будьте уверены! О, эта первая статья была шедевром. Под моим пером Гартсайд превратился в человека с сердцем льва и душой злодея; я наделил его талантом завзятого шулера и снайперской меткостью Буффало Билла, ученостью Эразма, голосом де Рецке и силой Милона — это было еще до того, как взошла звезда Сэндоу. И завершил все это описанием гипнотического дара, которому не может противиться публика в театральном зале, представители сильного пола в курительном зале, а представительницы пола прекрасного, естественно, в будуаре. Разумеется, газеты тут же ухватились за тему гипноза. Она вызвала бурные дискуссии в нескольких провинциальных ежедневниках, шквал читательских писем — причем некоторые даже написал не я, — короче говоря, огромное количество читателей следило за дискуссией по поводу того, является ли этот опасный дар общественным благом или проклятием. Полагаю, будет лишним уточнять, что значительная часть этих читателей была обречена стать зрителями, которые, сами того не осознавая, гипнотически потянутся к Гартсайду и отдадут деньги за билеты на его выступления. Так что к тому моменту, когда прорекламированная мной звезда явилась в город Патриция-Сити, с которого должно было начаться турне, все дамы из лучших слоев общества пребывали в полном экстазе. Он не стал менее полным, когда они увидели эффектную фигуру этого, как говорили все вокруг, криминального таланта. Я, конечно, позаботился и о том, чтобы прибытие Гартсайда было оформлено надлежащим образом: со станции до гостиницы он следовал на заднем сиденье роскошного открытого автомобиля. Дамы трепетали. В восторге или в ужасе? Я склонен считать — в предвкушении. Нет более верного способа приручить дракона сладострастия, чем возможность влиять на ум и сердце добродетельных женщин…

— Замечательная формулировка, мистер Альфаж! — воскликнула одна из нас, в труппе — Первая Старуха. И назидательно подняла указующий перст к небесам. Или, во всяком случае, к потолку вагона.

— Право же, вы мне льстите, дорогая, — Импресарио галантно прижал руку к сердцу. — Это, может быть, величественно, как истина, но вместе с тем банально, как школьная пропись.

— И тем не менее это действительно так, — сказал тот из нас, кто в труппе исполнял роль Трагика. — По временам своей молодости — бурной молодости! — помню… Вот ведь в чем ужас: никакой талант, никакое мастерство — ничего-то они не стоят, если отсутствует этот гламурный налет… О этот водоворот страсти, Евин дар, неизменный со времен эдемских врат и того яблока, которое…

— Ну, это уже метафора, — скучным голосом сказал молодой человек с Оксфордским дипломом, который в труппе занимал довольно неопределенное положение, в данный момент сводящееся к тому, чтобы возвращать Трагика с небес на землю. — Но мы поняли, что имеет в виду мистер Альфаж. Продолжайте же, будьте так любезны!

— Что ж, отчего бы мне и не быть любезным… К тому моменту, когда должно было состояться его первое выступление, я обрабатывал другой городок, в пятидесяти милях по железной дороге, но примчался в Патриция-Сити — за свои деньги, между прочим! — чтобы увидеть все собственными глазами. А посмотреть было на что. Гартсайд ликовал. Он снисходительно сообщил мне, что моя работа как импресарио — лучшая, которую он когда-либо видел. «Давай, действуй в том же духе, мой мальчик, — так он сказал, человек, мягко говоря, не годящийся мне в отцы, — даю тебе карт-бланш». Потрясенный «моим мальчиком», я немедленно отбыл из Патриция-Сити. Впрочем, признаюсь: мне не хотелось проверять, не сочтет ли все-таки Гартсайд, что я обеспечил ему менее бурную встречу, чем он сам вообразил. Уверен, что ему представлялось, что вокзал осаждают разъяренные толпы линчевателей с веревками наготове — и требуется не менее двух-трех полков федеральных войск, чтобы сдержать их пыл.

— Ему действительно этого хотелось?

— Он считал, что да. Кроме того, он считал, что этот пыл должен возрастать от города к городу. Между тем я уже убедился: следующий город, при использовании аналогичной методики, даст в лучшем случае такой же результат, как Патриция-Сити. И что же мне было делать? Признать свое поражение как импресарио? Ну нет, только не это! Вывод очевиден: не можем увеличить Соблазн — значит, углубим Порок. Инструкции не содержали никаких указаний на то, как это технически можно сделать, но на то нам, импресарио, и дан опыт, талант, а также все прочие качества профессии. Мне предстояло собрать урожай еще в пяти городах, а сценарий требовал постоянного нагнетания — так что ночь я провел в раздумьях, с блокнотом и карандашом в руках. А наутро обратился в бюро — и мне прислали толковую машинистку. Ей я и надиктовывал все статьи, заметки и рекламные объявления для прессы. Главным тут было не перепутать, куда и что отправлять.

— Судя по вашим словам, это действительно представляло опасность.

— Смертельную опасность! Когда я прибыл в Хастонвиль, следующий пункт турне, железо было уже горячо. Простое население пребывало в ярости, а уж отцы города готовы были собственноручно растерзать Гартсайда на куски. Его прибытие воспринималось здесь как деталь международного заговора, покушающегося на знамя американской свободы. «Очень скверное у нас составляется мнение о Британском содружестве, — сурово сказали мне, едва лишь я ступил на землю Хастонвиля, — если его центральная страна, Англия, формально именующая себя дружественным государством, высаживает на нас десант в лице главы преступного декадентского клана Гартсайда, а также его бандитствующей группы поддержки. То, что он до сих пор остается на свободе, — явный вызов общественным устоям, сэр, плевок в лицо вселенской гармонии и пощечина общественной нравственности! Этот человек — смертельная угроза умственному и душевному развитию нашей страны, раковая опухоль на живом теле прогресса, оскорбление традиционной морали, справедливости, чувства достоинства всех божьих созданий — и, берем выше, самого их творца! Доселе государственным мужам, уповающим на строгое соблюдение писаных законов, не удавалось остановить победного шествия этого чудовища. Но знайте, сэр, что есть законы выше этого! И есть деревья в наших лесах, а у этих деревьев есть горизонтальные ветви — а в нашем городе, сэр, нет недостатка в прочных пеньковых веревках!

110